Возвращаясь из рейсов, он всегда ложился на этот диван у окна. Закрывал глаза – и долго, очень долго ничего не говорил, отдыхая, ровно и глубоко дыша, впитывая атмосферу её дома. Она сидела напротив, неподвижно, старалась не шуметь, иногда только приносила ему чашку чая и снова возвращалась на своё место, осторожно, на цыпочках. Он вовсе не спал, она знала, он всё ещё был там, в небе, и ему нужно было время, чтобы опуститься вниз. Поэтому она просто сидела и смотрела на него: на его лицо, немного осунувшееся, с лёгкой щетиной, но просветлённое и удивительно спокойное; на пилотку, которую он держал в руках, блестящую, красивую, с форменной кокардой, очень ей нравившейся; на всю его фигуру, ладную, мужественную, с лёгким налётом иноземного шарма в строгой линии плеч.

Она любила эти минуты. Потом они будут смеяться, делать тысячу разных вещей, рассказывать друг другу обо всём – но пока, сейчас, не могло быть ничего полнее и лучше тишины. Раньше тишина всегда казалась ей грустной, одинокой, она её плохо переносила, ей всё время хотелось окружить себя друзьями, знакомыми, просто людьми, чтобы было весело, чтобы все вокруг смеялись. С тех пор, как она узнала его, тишина стала для неё совсем другой: наполненной, важной. Особенно – когда он прилетал. Особенно – когда он лежал здесь, уставший, когда он нуждался во внимании и заботе. Ей редко доводилось о ком-нибудь заботиться, это было для неё настоящей радостью, она была благодарна ему за то, что он, такой сильный, такой недосягаемо взрослый, столь спокойно и серьёзно принимал её заботу. Он никогда ни о чём не просил, это и не было нужно, ей стоило лишь посмотреть в его глаза, почувствовать на своих губах улыбку его поцелуя – и она сразу проникалась всеми его мыслями, всеми его потребностями и желаниями.

Они были полной противоположностью друг другу. Скромная молодая девушка, секретарша в мелкой фирме, снимавшая маленькую, но уютную и даже немного артистически обставленную квартиру на окраине города, – и зрелый уже, состоявшийся мужчина, лётчик первого ранга, богатый, независимый человек с вполне сложившимися взглядами на жизнь. Как получилось, что они оказались связаны, какими странными изгибами шли тропинки их судеб, столь неожиданно пересёкшихся? Иногда она задумывалась об этом, пыталась представить, какой была бы её жизнь без него, – и ничего не выходило. Она слишком мало ещё знала о странностях человеческих взаимоотношений, о том, насколько сильно притягиваются противоположности – и насколько сильно отталкиваются, ей не хотелось тратить на подобные размышления время. Времени ведь было так мало, времени всегда не хватало, он был ужасно востребованным пилотом, его лайнеры бороздили воздушные просторы всей планеты, их встречи случались редко, невыносимо редко – она находила в этом очарование, нечто романтичное и красивое, но всё-таки... Всё-таки как было бы хорошо, будь он не лётчиком, а простым журналистом или клерком! Они смогли бы видеться каждый день, они бы не разлучались, они вместе бы вдыхали часы и минуты – много часов и множество минут. Каким раем порой представлялась ей такая картина!

Но каждый раз, когда он лежал на этом диване, мужественный, статный, совсем из иного, поднебесного мира, она с негодованием прогоняла такие мысли. Нет, ему не нужно было быть никем другим – она любила именно его, в эти минуты особенно, и ценность их свиданий только возрастала от того, что они были так далеко порою разнесены во времени. Он открывал глаза, и мир преображался, ни о чём большем не приходилось уже мечтать. У него были голубые глаза – именно такие, какие только и могут быть у настоящего лётчика; когда она смотрела в них, расстворяясь, ей чудилось, что перед ней расстилается небо, но не то небо, которое знают люди на земле, а небо наверху, настоящее, всеохватное небо. Только один раз в жизни ей довелось увидеть это чудо – и с тех пор не проходило ни дня, чтобы она не вспоминала тот момент.

Тогда они встречались всего два месяца, это было самое чудесное, самое невероятное событие в её бедной на события жизни, она впервые оказалась по-настоящему влюблена. Он пригласил её полететь с ним на один дальний южный курорт, полететь нелегально, не в качестве пассажирки, а в кабине пилотов. Это было невиданным нарушением всех предписаний и правил, она хорошо понимала, на какой риск шёл он ради неё, ради того, чтобы показать ей настоящее, как он говорил, небо. Они сумели всё устроить, он обладал слишком большим авторитетом, чтобы не добиться своего, и ранним осенним утром, немного продрогшая, но воодушевлённая столь необычным для неё приключением, она поднялась на борт казавшегося огромным аэробуса. Он держал её за руку, крепко-крепко, и хотя она никогда раньше не летала на самолётах, эта тёплая, надёжная рука прогоняла любые сомнения и страхи. Он провёл её в кабину, посадил за спиной бортинженера, она гордилась им – капитаном, главным человеком на этом огромном лайнере, её человеком. "Закрой глаза", – сказал он из своего кресла первого пилота, когда самолёт, получив разрешение, пошёл на разгон. Она послушно зажмурилась, ощущая, как всё тело словно наливается свинцом, как тяжелеют веки, а в уши набивается вата; затем будто щёлкнул выключатель, и сразу стало легче, она почувствовала, что находится уже где-то очень высоко над землёй. Прошло ещё несколько минут, она всё ждала разрешения открыть глаза, но слышала лишь негромкие переговоры пилотов и ровный, здоровый гул двигателей. Наконец, когда она решила, что про неё забыли, его рука осторожно взяла её руку, он провёл её куда-то вперёд, усадил в кресло – своё кресло, обнял за плечи и тихо прошептал: "Смотри".

Она открыла глаза и едва не вскрикнула от страха. В первый момент ей показалось, что она падает с огромной высоты, будто все точки опоры исчезли, а вокруг осталось только бесконечное

небо. Секунду спустя она поняла, что ничего не стоит бояться, она сидела в кресле шедшего на автопилоте самолёта, а он был рядом, он показывал ей свой мир. И тогда у неё перехватило

дыхание. Никогда в жизни не доводилось ей видеть таких картин. Огромное пространство перед ней, куда ни кинь взор, было заполнено солнечным светом. Слепящий, яркий, он бил в глаза, сразу заболевшие с непривычки, пронизывал всё вокруг. Впереди, по сторонам, сверху – везде было одно лишь небо, оно сверкало совсем другим, чем на земле, цветом, оно охватывало её, завораживало, звало к себе. Внизу, громоздясь, словно пытаясь преградить ей путь, лежали белые облака, но они были бессильны, они были лишь формами, чем-то определённым, означенным, а небо побеждало своей безграничностью, оно вливалось ей в грудь бесконечным потоком, оно становилось самой жизнью. У неё не было слов, чтобы выразить всё это, она молчала, не отрывая глаз, она понимала теперь, почему он так любил летать, почему чувствовал себя стеснённым и несвободным на земле. Теперь она понимала...

Они провели вместе всего два дня, ему нужно было лететь обратно, но эти два дня – она ничуть не сомневалась – стали самыми счастливыми в её жизни. Казалось, что после того, как она увидела настоящее небо, ничего не смогло бы уже поразить её, и всё же этот далёкий тропический курорт с его фантастическим воздухом, напоённым тысячами запахов, с его закатами и рассветами, с лазурной прозрачностью его моря очаровывал и захватывал. Вечером они сидели на песке, обнявшись, она ощущала его спокойное, уверенное дыхание на своей щеке, их пальцы были сплетены, их взгляды устремлялись к горизонту, на котором переливающийся всеми оттенками красного шар опускался торжественным занавесом в воду. Шелестел прибой, она тихо шептала ему на ухо какие-то слова: неопределённые, смутные, выходящие из самой глубины, важные не смыслом. Она могла говорить их бесконечно, бесконечными были их поцелуи и объятия — тем более бесконечными, чем меньше времени оставалось до возвращения...

Очнувшись от воспоминаний, она увидела, что лежавший на диване человек уже давно открыл глаза и внимательно смотрит на неё. Она засмеялась.

– Привет! – сказал он (какой же красивый был у него голос!)

– Привет, – ответила она. – Это снова мы.

Не вместе, а именно – мы. Так было надёжнее, она знала.

Февраль выдался тёплым, снега почти не было, они шли под руку по аллее, среди голых, сиротливых деревьев, на город медленно надвигался вечер. Она рассказывала ему о долгих,

невыносимо долгих днях, проведённых без него, о мелких событиях своей жизни, маленьких радостях и огорчениях, ему всё было интересно, он во всё вникал и всему сопереживал, с ним было легко, она им гордилась. На людях он всегда надевал форму, что делало его ещё более красивым, женщины оглядывались ему вслед, она ощущала спиной их завистливые взгляды, но они не оставляли ни малейшей ряби в её душе. В такие дни жизнь казалась слишком прекрасной, чтобы в ней оставалось место для зла.

Он жил в другом, большом городе, он привык к успеху, к иному темпу жизни, он приезжал сюда только ради неё, часто сразу с самолёта, даже не переодевшись, два часа на поезде. Да, они были очень разными – и в этом тоже. Порой ей думалось, что их любовь – это всегда любовь вопреки, протест против собственных привычек и вкусов. Но нет, ведь были же у них моменты полного единения, чистого, отфильтрованного счастья! Может быть, здесь и заключается тайна любви – достигать гармонии там, где гармония невозможна? Она иногда спрашивала у него об этом. Но он не говорил, он не любил отвлечённых разговоров, ей нравилось, что для него важны не мысли, а движения, картины, голоса.

– Знаешь, – сказал он, – в этот раз, когда мы сидели в ожидании вылета, а разрешение всё не давали – туман, морось, никакой видимости, и чёрт знает, сколько ещё торчать там, – я вдруг подумал: а что бы было, если б на свете не было тебя?

Они сидели в маленьком итальянском ресторанчике, ей захотелось угостить его новым блюдом, недавно появившимся в меню. Они не виделись три недели.

– И что бы было? – внимательно спросила она, любуясь его красивым, истинно римским носом, настоящим носом капитана корабля.

– Я понял, – продолжал он, рассеянно выводя вилкой на фарфоре фигуры высшего пилотажа, – что никакой туман, никакая непогода и хмарь не способны лишить меня главного – тепла, тепла внутри. Знание, что ты есть на свете, что где-то очень далеко, на другом конце света, ты ждёшь меня – это самое важное знание... В этот раз я даже хотел написать тебе письмо, уже придумал, как оно будет начинаться, но потом всё-таки не написал.

– Почему? – как странно, ведь она тоже в эту их очередную разлуку собралась было писать ему, писать о себе, писать всё то, что накопилось.

– Мне показалось, что слова, если я перенесу их на бумагу, потеряют смысл. Нет, не смысл, а кровь, сердце своё потеряют. Вот сейчас я тебе их говорю, эти слова, а если бы написал – разве была бы в них сила?

– Нет... – согласилась она. – Нет, ты прав. Слова созданы, чтобы их говорить, это так прекрасно, что у нас есть слова...

Им снова было отпущено только два дня. На утро третьего она провожала его в очередной полёт. В этот раз, желая как можно дольше оставаться рядом, она поехала с ним в его большой

город. В аэропорту он в последний раз сжал её руки – с неожиданной, с всегда неожиданной в нём трогательностью. Поцеловал её в лоб. Самолёт уже ждал, сквозь огромную льдину окна в зале ожидания она наблюдала, как экипаж поднимался по трапу. Вот командир, остановившись на верхней ступеньке, поднял вверх руку в перчатке. Она замахала в ответ, хотя хорошо знала, что он не мог уже её видеть. Ветер крутил серые снежинки, огни лайнера горели светом далёких дорог. Впереди были новые три недели...

Возвращаясь из аэропорта, она пыталась осмыслить их жизнь. Сколько раз уже она думала над странно складывавшейся своей судьбой. Они любили друг друга, искренне, полностью, до конца. Почему же их любовь, такая сильная, такая романтичная, так красиво начинавшаяся и так красиво – всё-таки красиво – продолжавшаяся любовь не могла победить обстоятельства? Он был самым востребованным лётчиком компании — и при мысли о том, сколько ещё лет предстоит ему, находившемуся в самом расцвете, летать во все концы планеты, ей становилось очень неуютно.

– До какой вам станции? – услышала она женский голос.

Она оглянулась – сзади собралась очередь. Задумавшись, она совсем забыла, что стоит в метро, перед автоматом, продающим билеты. В руках у неё была зажата банкнота. Так сразу и не сообразишь, куда ей нужно, она ведь давно уже не опускалась в подземку. Ей нужно на вокзал – возвращаться к себе, к своей жизни, к своему ожиданию. У неё не было перекрёстков – как не было их в метро. Её поезд шёл в одном направлении.

Она сидела в вагоне, опустив голову, снова и снова воскресал в её воображении тот момент, когда он произнёс "Смотри" – и ей открылась бесконечная бездна небес. С тех пор такое не

повторялось, бездны оставались непознанными. Вагон мягко колыхался на рельсах, её немного клонило в сон, дышалось легко.

Внезапно, словно по наитию, она подняла глаза. Напротив неё сидел молодой мужчина, скромно, но очень опрятно одетый, довольно привлекательный, и читал книгу. Это немного удивило её, в последнее время она редко видела читающих людей. Она продолжала внимательно изучать его, и он, почувствовав её взгляд, оторвался от книги. Глаза их встретились. Он улыбнулся. У него была мягкая, немного застенчивая улыбка, очень шедшая к несколько неправильным чертам его лица. Она вспомнила другую улыбку – уверенную, сильную, тёплую улыбку, которую ещё несколько часов назад видела рядом с собой. Она любила ту улыбку, она многое бы отдала, чтобы увидеть её сейчас... А эта, другая, но реальная, неловкая улыбка таила в себе пронзительную свежесть новизны.

Она улыбнулась в ответ.